Евгения Хасис · @e_hasis
5th Aug 2014 from TwitLonger
Постскриптум к очной ставке Евгении Хасис и Ильи Горячева
Четыре года назад решение относительно нашей позиции по делу об убийстве Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой принимал Никита Тихонов, мой гражданский супруг. Выбор его был прост: на одной чаше весов была его судьба и моя судьба, а на другой — друзья и соратники, Илья Горячев и Русский Образ. Никита сделал выбор. Я приняла этот выбор как единственно возможный и достойный для нас. Приняла как любящая женщина, как друг, как соратник. Пройдя сквозь предательство, потерю близких, боль, унижение, гибель собственной души, через все возможные круги земного ада, я оставалась верной своему слову. Мое молчание стоило дорого, и не только мне. Филатов, Маркелов, Бабурова, Джапаридзе, затем Хуторской, Чувашов, на очереди — журналисты «Комсомольской Правды», адвокат Ходорковского Клювгант и насоливший покровителям Горячева офицер ФСБ. Это — цена моего молчания.
Находясь в эпицентре событий, охваченная любовью, страстью, болью, страхом и пафосом светлых, по настоящему светлых идеалов, я не могла оценить объективно всё происходившее. Увидеть скрытое, увидеть четкую картину и осознать то, как в реальности глубока кроличья нора, я смогла лишь оказавшись вдали, остановившись, и узнав многое из чужих показаний в своем же собственном уголовном деле... Была спроектирована, создана и запущена в действие чудовищная машина, механизм по достижению чуждых нам целей. А мы все были всего лишь марионетками, замотивированными винтиками в том механизме, без которых он, натужно скрипя, но продолжал работать. И работать не во благо светлых целей, а во имя чужого властолюбия и корысти.
Я попыталась сделать все, чтобы остановить эту машину, все то немногое, что могла — рассказать правду. И после молиться что есть сил, чтобы до этой правды хоть кому-то было дело. Чтобы среди сотрудников ФСБ, МВД, СК, чего угодно, нашелся бы хоть один честный и упертый, кому было бы дело не только до получивших свое кукол, но и до кукловодов, чтобы честь и совесть следователя оказалась выше политической целесообразности. Господь услышал меня.
* * *
— Проходите, присаживайтесь.
— Я смотрю у вас в привычку вошло меня сажать, — съехидничала я, вызывая генерала на словесную перепалку.
— Я сказал при-саживайтесь, — по слогам с нажимом на приставку проговорил Краснов. При этом сохраняя равнодушие к моим выходкам.
Ах так!
— Ну так сажаете вы на пожизненное, а на 18ть именно что ПРИсаживаете, — подняла я вверх правую бровь, с призывом мол, а ну, давай, ответь мне что-нибудь задористо-хамское. Тряхнем стариной!..
Но нет, ответом на мою ядовитую шалость был лишь хладнокровный взгляд. Если честно, то захотелось в него чем-нибудь кинуть или вскочить, затопать ногами и истерично разорвать на его столе какую-нибудь нужную бумажку, сделать в ответ на его равнодушие маленькую гадость, показать язык и уйти. Но сил после очной ставки с Ильёй Витальевичем осталось только лишь на закрытие бюрократических вопросов, а в мыслях своих я уже, доехав на спецтранспорте до Лефортово, падала на кровать, чтобы наконец-то уснуть.
Наконец вся эта, казалось бы, бесконечная бумажная волокита закончилась. Пришло время уходить.
— До свиданья, — сказала я уставшим и осипшим голосом, встав из-за стола. «Прощайте», — имелось ввиду. Уже стоя в дверях, я резко обернулась, словно кто-то дернул за плечо. Мой взгляд застал Игоря Викторовича врасплох. Он уже «отпустил» меня, нас всех и всё, что с нами. Он нависал над бесконечными стопками бумаг на столе, такой вдруг отяжелевший, словно под грузом этих самых бумаг, уставшим взглядом смотрел в никуда. Я впервые за 5 лет увидела проявление человеческих черт в его облике, мерцающую седину на висках, и оставленные, в общем-то, не простой жизнью, следы из морщин и этого особенного, видавшего многое, взгляда. Сильный, волевой, умный, надо признать, с ооочень непростым характером, лихой на расправу. Ох, какой отчаянно лихой... Жестокий и беспощадный в борьбе за своё, за свою правду и за свои убеждения. До холода между лопаток циничный, не имеющий права на беспристрастное мнение о себе и преданный идеалам от рождения, видимо. Своим идеалам. Как же мы с ним похожи...но только он — на сто процентов государственник, а я — националистка. И, увы, это не одно и то же. Потому что у него над головой портрет Путина, а у меня на окнах — решетка. Непримиримые идеологические разногласия между нами, перестали быть для меня причиной для ненависти. На секунду! Нет, на мгновение, мне показалось, что портрет, который он протирает от пыли раз в неделю, нехотя и походя, ему не нравится и он бы с радостью протирал бы другой, тот который нравился бы нам обоим. Показалось...но увы и ах, моим горе-героическим валенкам, утопающим в грязи и дерьме, всегда будет не по пути с его начисто вычищенными ботинками. И все же я вынуждена признать, что сегодня продолжаю свою борьбу, в том числе и благодаря его упёртости, его характеру и его воле. Во имя собственных принципов и идеалов, но это он сделал сегодняшний день возможным, вопреки многим обстоятельствам. Я уже не верила, а он даже и не сомневался и пёр дальше. Я никогда не скажу ему это всё в лицо, как можно? «Мужики не поймут», — он же «прислужник режима», «машина путинских репрессий» и прочее и прочее. Но за глаза, втихаря от «правильной и честной» публики я буду ему благодарна.
— Извините, если что не так...
— Ничего-ничего, если что не так, мы знаем, где тебя искать. Найдем и предъявим.
— Тогда до скорого.
Взаимные улыбки. Дверь закрылась. Коридор. Лифт. Машина. Лефортово.